“То, что сделал, с собой в гроб не положишь”
Как обрести бессмертие, собирая масонские символы
Поэт Константин Рубахин уехал из России в 2013 году. Ему 44 года, до эмиграции он занимался экологическим активизмом, был оппозиционером, а потом перебрался в Ригу, когда им и его соратниками стали интересоваться правоохранительные органы. Интерес к истории масонства, который возник у него при переезде, с годами вырос в одержимость и из увлекающегося он превратился в полноценного коллекционера масонских текстов и атрибутики, а теперь планирует открыть в Риге один из крупнейших музеев истории этого явления. В продолжение темы подкаста о мужчинах и коллекционировании он рассказал проекту “Мужчина, вы куда?” о том, почему музей для него это ещё и способ обрести некое подобие бессмертия.
Как все началось?
— Фактически это началось синхронно с текстом про происхождение масонства, который я начал писать чисто для себя. Потом он разросся до пары сотен страниц, и этот вектор формирования сообщества я отслеживал от Возрождения, от гуманистов через цеха каменщиков и взрыв, который произошел в Англии 17 века. Я имею в виду не социальные взрывы, которые там были, а взрыв знания, науки и учреждение Научного Королевского сообщества. Его основало много масонов. Хоть и масонство открылось только в 1717 году, это происходило еще за 70–100 лет до этого. И поэтому коллекция представляет собой масонские артефакты, но с заходом в доисторическую, с точки зрения официального масонства (до 1717 года) эпоху. Это ранняя публикация Марсилио Фичино, который актуализировал само понятие “герметизм”, переведя герметический Corpus Hermeticum по заданию Медичи в 16 веке.
Это те ученые, которые были центральными фигурами гуманизма. Это Эразм Роттердамский, например, Агриппа, уже попозже Фрэнсис Бэкон,это уже совсем близко к масонству. Или Элиас Эшмол, английский ученый, который основал первый частный музей и который является вторым известным нам масоном, в 17 веке. Такие, вот, домасонские артефакты. В том числе тоже какие-то 16–17 веков знаки, медные, из других металлов, которые выглядят как визитная карточка или токен. Сейчас мы делаем сводную таблицу для музея, в неё вместилось пока 1500 объектов. Как правило, приобретается это все на аукционах. Вот, через 10 минут, например, будет очередной.
1500 объектов, я не представляю, сколько это денег, времени.
Денег на самом деле немного. Заработать на это можно. Когда это происходит в текущем режиме, когда ты накопил, посчитал, думаешь: “Ого, могу машину купить”. Но если бы я купил машину, вряд ли бы мы с вами сейчас разговаривали.
Да, за рулем говорить нехорошо.
Я не об этом. Это обычные деньги, которые можно отстегнуть от своих заработков. Конечно же, все коллекционеры — увлекающиеся люди, они закрываются внутри своих сообществ и коллекций. Но если посчитать это как проект, подойди с точки зрения бизнеса или социального проекта, или гражданского, то ты можешь видеть, что это может работать само по себе, требуя на первом этапе денег, а потом уже самоокупаясь.
Если я верно понимаю, коллекция для вас это не только ваше увлечение, но отчасти это и вложение, и новый круг общения, что немаловажно?
Круг общения? Да, наверное. Так или иначе при создании музея вовлекаются и действующие масоны, и административные люди, с которыми просто так не пообщаешься. Круг общения все равно более-менее мой, я его не очень расширяю. Но как проект эту историю уже можно делать, как самостоятельную работу.
А как вы справляетесь с экспертизой на подлинность? Нужны ли для этого собственные знания или вы прибегаете к помощи?
Как и в любом искусстве, любом деле — есть насмотренность. За первые полгода ошибок начинаешь понимать. Первые полгода ты пытаешься сориентироваться, а потом начинается нормальная деятельность. Конечно, бывают ошибки, но ничего не стоит, если ты сомневаешься, написать в самый Кремль относительно этих иерархий. В главный музей. Например, я не раз уже был в Лондоне, в Великой ложе, её музей открыт для посещения.
Но своими глазами чаще всего видно, потому что, как правило, масонские вещи связаны с какой-то ложей, с конкретными людьми, они всегда чаще всего подписаны. Поэтому тут себе дороже подделать, сложно. Что касается книг — книги тоже сложно подделать, она часто много не стоит: от пары сотен до пары тысяч евро, когда книга совсем уникальная. Подделка будет стоить очень дорого.
Подделка — знаете, бывают масонские молотки вроде как 19 века на вид, покупаешь, а он сделан из говна и палок, и оказывается, что это подделка, когда на него смотришь глазами, это просто уже заметно.
Я бы чуть-чуть отошел от коллекции. Мне интересна эмоциональная сторона коллекционирования для вас. Это азарт?
Азарт да, конечно. Я не знаю, как у кого в детстве, но, если вспомнить детское ощущение, когда ты просыпаешься, и у тебя есть что-то такое, что тебе очень нравится. Какая-то игрушка, которую тебе подарили. То, что держит, привлекает тебя в этой жизни. Воссоздает вот это детское ощущение радости от существования в мире. Если задуматься, наше существование короткое и фрагментарное. То, что сделал, с собой в гроб не унесешь, поэтому тут, во-первых, нужны чисто эмоциональные привязки к реальности. А во-вторых, любое дело в этой перспективе, оно тем более интересно, чем дольше оно после тебя проживет. Будь это текст, картина, какие-то творческие продукты или вот даже материальные объекты.
То есть поэтому музей, да?
Да, да. Конечно, сравнение ого-го, но, вот, Элиас Эшмол. Мало его кто сейчас знает, но он себя физически продлил, основав музей, который в Лондоне до сих пор пользуется популярностью. Вот есть три вещи: эмоциональная, мотивационная (интерес к жизни) и третье — зафиксироваться в истории в каком-то виде, хотя бы для себя это почувствовать.
Вот, например, у меня есть патент ложи, которую учредил Редьярд Киплинг. Там написано “Редьярд Киплинг, строители молчаливых городов” называется. Или, например, медаль генерала Кокерилла, одного из сооснователей MI5.
Мы можем посмотреть, кто был еще в ложе, как это связано. Это параллельная коммуникация, которая выстраивает более объемную историческую картину. С одной стороны, это углубляет знания истории, является медиумом в изучении истории для меня лично. Через это я смотрю, как развивались династии. Это каркас, на который надевается более-менее новая история. Ну, Средневековая. Даже начиная с тамплиеров. Потому что масонство часто считается от тамплиеров. И эти материальные объекты доказывают тебе, что было. Вообще. это может продолжать третий пункт про свое имя в истории, чувство того, что история чуть-чуть продлевает тебе жизнь. Тут ты прям видишь доказательство того, что оно было.
И музей это как такой манифест всего перечисленного?
Это визуализация вот этой лекции, то есть этот текст про возникновение, про историю развития масонства. Вот мы сейчас делаем с подрядчиком компании проект и самое главное, как этот спектакль работает. Как он зашел, прошел и так далее. И прохождение человека посетителя по залам музея у меня сопровождается совершенно четко текстом, повествованием. Какие-то знаменитые масоны. Сначала, личная подпись одного президента. Например, масонский диплом, где Гарии Труман, масон 33 градуса, его подписал. Много президентов США, вице-президентов. Вот, дескать, такие люди масоны. И потом уже следующая комната это комната медитаций — при инициации человек должен находиться в комнате размышлений. Там зеркало, аскетичная обстановка. Это тамбур. А потом — зал предыстории масонства. Как раз про гуманистов. И потом зал орденов, а выходит человек через антимасонскую комнату, где всякие элементы пропаганды, заканчивая геббельсовской пропагандой, потому что жидомасоны, будучи придуманы в 19 веке, стали жупелом, возведенным немецкими фашистами, которые очень сильно разрушили всю эту систему в свое время.
Что вы думаете о таком утверждении, как “коллекционирование — это очень мужское хобби”? На ваш взгляд, это так или нет? Если да, то почему?
Наверное, потому что это связано с анальной фиксацией, если говорить фрейдовским языком. Это более травматичный период для мальчиков в свое время, чем для девочек. Вот эта вот история накопления. Так быстро не ответишь. Нельзя от этого отказываться, но гендерные вопросы такие же рискованные, как и расовые. Дескать, мужчины коллекционеры, а черные ребята в баскетбол лучше играют. И тут начинаешь уже напрягаться. Как отвечать на этот вопрос?
Мы как раз против предрассудков и пытаемся с ними работать. Тем любопытнее, какие базовые, стереотипные, традиционные мужские черты щекочет это занятие?
Вы правы. В Воронеже, где я достаточно долго жил, там мужчины-коллекционеры преклонного возраста собираются на блошке, а в другом — примерно такие же сидят и играют в шахматы. Есть что-то в этом мужское и возрастное, наверное. У меня есть один знакомый психоаналитик, сын известного российского писателя, человек взрослый, под 70. Он собирает бутыли. Когда вдруг где-то когда-то заходит речь о бутылках, он загорается, смотрит, пытается понять, где какие прикупить. При этом старинные бутылки достаточно дорого стоят. Так получается, что большинство коллекционеров вокруг меня — мужчины, причём среднего возраста и старше.
Давайте проведем блиц небольшой: какую площадь занимает коллекция, три любимых предмета, три самых дорогих предмета.
Коллекция будет занимать 300 кв метров. Что касается трёх любимых вещей, то это патент Киплинга, фартук 18 века французский в единственном экземпляре сохранился. Ну, и, может быть, книга Эшмола про историю Ордена Повязки.
Если бы я продал патент Киплинга, который я купил честно за 50 фунтов… Продать его можно тысяч за 20. Сложно предсказать, конечно, если будет аукцион. У меня были прямые предложения, начиная с 10-ки. Я просто отказался. Но, возможно, если бы я как-то нетвердо отказался, то цену бы подняли.
Записал Григорий Туманов